Зингрубер и Спрудж многозначительно переглянулись.
— Вызовите коменданта. Гарнизон в ружье! Поднимите все наличные силы. Поселок оцепить. Чтобы мышь не прошмыгнула. Выполняйте! — у майора лихорадочно заблестели глаза.
Когда обер-лейтенант вышел, Зингрубер снял телефонную трубку, попросил соединить его с Лосбергом. Чем дольше разговаривал он с другом, тем заметнее мрачнел. Наконец, положив трубку, искоса взглянул на Спруджа — тот старательно изображал, что всецело занят своими мыслями.
— Старший Лоре находится сейчас у господина Лосберга. Приехал ходатайствовать за сына, незаслуженно нами арестованного.
Спрудж удивленно вскинул брови.
— Да, да. Лоре осведомлен, что сын арестован. Он даже знает, что его отпрыск оперировал немецкого офицера и что офицер вовсе не офицер. — От прежней невозмутимости Зингрубера не осталось и следа, майор говорил зло и отрывисто.
— Странно, — нисколько не тушуясь под тяжелым взглядом немца, проговорил Спрудж.
— Действительно, странно, — угрожающе согласился майор.
Но Спрудж не дрогнул, не смутился, невозмутимо сказал:
— Вы что же полагаете: я сначала выследил и арестовал сына, а затем предупредил папашу?
Логика была не на его стороне, и Манфред досадливо отвернулся.
— Осведомителя найти немедленно, — глухо сказал он. Не мне вас предупреждать, чем это может закончиться. — И, как бы отрезая неприятную для него тему, проговорил совсем другим тоном: — Я попросил господина Лоре срочно приехать сюда. Займитесь им как следует, а я пока разберусь с наследником. Кстати, вы убеждены, что он ничего не знает?
— Абсолютно. Поверьте, я умею разговаривать с подобными типами. А потом, знаете, красные не такие дураки, чтобы довериться этому…
— Может быть. Хотя… посмотрим. Разыщите господина Крейзиса. Обещал вернуться через двадцать минут, а прошло уже больше получаса.
Этот разговор нельзя было назвать допросом — так, что-то вроде мирной, приятельской беседы. Манфред — в сдвинутой на затылок фуражке — расхаживал по камере и стряхивал пепел прямо на пол. Вид у него был совсем мирный, даже, можно сказать, доброжелательный. Полной противоположностью ему был Лоре: разорванную рубаху щедро украсили свежие красные пятна, под правым глазом расплылся синяк, из разбитой губы сочилась кровь. Он сидел на кровати, затравленно вглядываясь в немца.
— А что, при большевиках вы так и служили в тюремном бараке? — спросил Зингрубер. — Вас не смущал этот парадокс — сначала лечить противников прежнего режима, а потом их заклятых врагов?
— Нет, не смущал. — Лоре вытер кровь на губе, посмотрел, куда бы сбросить пепел и решил последовать примеру немца — стряхнул на пол. — Долг врача — облегчать страдания, а не вникать в оттенки политических убеждений.
— Понимаю, — кивнул Зингрубер. — Заповеди милосердия, клятва Гиппократа и тому подобное. — Он с любопытством присмотрелся к Лоре, неожиданно сказал: — Если бы я владел кистью, непременно написал бы вот такого Христа. — Нордический вариант, рыжеволосый. Очень интересно. Вы гораздо больше похожи на него, чем на собственного папашу.
— Вы знаете моего отца? — удивленно и вместе с тем с надеждой вскинулся Лоре.
— Разумеется. Мы даже с ним приятели.
Лоре прикрыл на секунду глаза, облегченно вздохнул. Заговорил повеселевшим тоном:
— Когда-то отец шутил, что только цвет волос избавляет его от подозрения в непорочном зачатии. Мы с ним довольно разные люди, — неожиданно заключил он.
— Разве? — задумчиво переспросил майор. — Вот уж не сказал бы. Он так печется о вас, так беспокоится. Поднял на ноги все гестапо.
Глаза Лоре предательски повлажнели, он сглотнул комок и отвернулся.
— Понимаете, я не намерен вас допрашивать — картина и без того ясна. Просто хочется уточнить некоторые детали.
— Да, пожалуйста.
— Вам не показалось странным, что этого раненого офицера к вам доставили на квартиру?
— По правде говоря, у меня не было времени раздумывать. Исход дела решали минуты.
— Ну, хорошо. А когда операция была закончена?
— Они тут же унесли его в автомобиль и заверили, что доставят в госпиталь.
— Чуть живого?
Лоре неопределенно качнул головой.
— И опять-таки, вам это не показалось странным? Не удивило, что ваши клиенты даже не сочли нужным представиться?
— Они были в немецкой форме и… простите за откровенность, не очень деликатничали.
— Вы хотите сказать, вам пригрозили?
Лоре на секунду замялся.
— Да, — нехотя признался он.
— Но хотя бы поточнее описать их вы могли бы? Сколько их было, во что одеты, как выглядели?
— Сколько? Трое… Пожалуй, четверо. Кажется, кто-то оставался на улице. Одеты, я уже сказал — в немецкую форму. Выглядели? — Он смутился, покраснел. — Знаете, я немного растерялся… Впрочем, офицера могу описать точно.
— Не надо. Имена? Может вы запомнили хоть одно имя?
— Нет, они не называли друг друга по имени.
— То есть, практически вы не знаете ничего?
Лоре виновато опустил голову.
— Жаль, очень жаль. Ну ладно, бог с ними, с именами. — Зингрубер остановился, пронзил врача тяжелым взглядом. — Как же вы забыли уведомить об операции представителя власти? Согласно приказу, получение которого вы засвидетельствовали своей подписью. Уведомить еще до того, как взялись за скальпель. Да и позже забыли. Это что, оплошность, господин Лоре?
Врач растерянно посмотрел на офицера:
— Просто не успел.
Манфред прошелся по камере, сел рядом с Лоре, предложил сигарету.