Долгая дорога в дюнах - Страница 87

— Знаете, я подметил одну из главных черт вашего национального характера. Латыши упрямы. Понимаю, немцы могут не вызывать у вас особых симпатий. Но много ли вы получили от русских? И главное — нельзя не считаться с объективным ходом событий. Не сегодня-завтра мы будем в Москве, падут Советы. Это вопрос уже не дней, а часов. За каким же чертом вас дернуло помогать русским?

У Лоре перехватило дыхание, он едва слышно оказал:

— Я помогал раненому немецкому офицеру.

— Бросьте, дорогой доктор, вы не настолько наивны. Я не сторонник бессмысленной жестокости, вам не будут загонять иголки под ногти, выпытывать адреса, явки. Для меня абсолютно ясно: с подпольем вы не связаны. Но, согласившись на эту операцию, вы прекрасно понимали, на что идете. — Манфред помолчал, покачал воском сапога. — Могу поздравить, — хмуро продолжил он, — вы оказали им серьезную услугу. Спасли жизнь и помогли скрыться русскому разведчику. Он работал в нашем аппарате, имел доступ к секретным документам.

Лоре испуганно отшатнулся.

— И вы считаете возможным посвящать меня в эти подробности?

— Почему бы нет? — Манфред поднялся, положил на кровать пачку с оставшимися сигаретами. — Раз уж мы тут с вами нарушили порядок, позвольте оставить это. Надеюсь, вам их хватит.

Лоре вздрогнул — в пачке оставалось три штуки.

— Думаю, вы не в претензии на нас, господин Лоре. Ведь каждый сам определяет свою судьбу. Этот случаи послужит хорошим примером для ваших соотечественников.

Он сидел один за щедро накрытым столом, уставленным бутылками. Среди них розовели в свежей зелени блюда с аппетитными ломтями лососины, лоснились копченые угри. Но все это не радовало: одиночество Рихарда было горьким. В мрачном раздумье Лосберг пил коньяк из большого бокала, прислушался к голосам, раздавшимся в прихожей.

— Кажется, здесь, — громко сказал Бруно, пропуская мимо себя Манфреда и Крейзиса. — Проходите пожалуйста.

— О-о! Вот это сюрприз, — потирая ладони, воскликнул Освальд. — Так встречают настоящих друзей. — Он по-свойски схватил с блюда ломоть лососины и, жуя, забубнил с набитым ртом: — Мы по дороге все прикинули. Главное, нагнать побольше страха, и обязательно кто-нибудь проболтается. Я убежден, что они где-то здесь.

Крейзис мимоходом наполнил было бокал, но Манфред недовольно бросил:

— Потом. Не люблю эти пьяные оргии… когда в темноте стреляют друг в друга. Пойдем, Рихард, пора. Ты лучше знаешь поселок и окрестности.

Рихард опустил голову, дрожащими пальцами стал расправлять на скатерти складку.

— Извини, Манфред, но я, кажется, нездоров. — Лосберг едва ворочал языком.

Только теперь Зингрубер обратил внимание, что хозяин дома неестественно бледен.

— Что с тобой? — удивленно спросил он.

— Не знаю. Но я…

— Да он же пьян, — догадался, наконец, Крейзис. — Вдребезги.

— Когда ты успел? — Манфред озадаченно смотрел на друга. — Совсем недавно мы с тобой разговаривали и ты был совершенно трезв.

— Он же специально… — начал было Крейзис, но Зингрубер предупреждающе поднял руку и обернулся к Бруно — тот с интересом наблюдал за происходящим.

— Скажите, любезнейший, обер-лейтенанту, пусть начинают. Мы сейчас придем. — И когда за полицаем захлопнулась дверь, обернулся к Лосбергу. — Что все это значит, Рихард?

— Слушай, — подскочил к нему Крейзис, — ты брось свои сентименты и запоздалые раскаяния… На сцене родного поселка. Лебедь нашелся! — Освальд для убедительности помахал воображаемыми крыльями.

— Пошел ты, знаешь куда? — ощерился Рихард.

Крейзис помрачнел, в его маленьких глазках промелькнула угроза.

— Э-э, не годится так, приятель. Напился, как свинья, да еще…

— Сам ты свинья, — загремел Рихард. — Сам весь по уши в дерьме, и мне жизнь изгадил.

— Любопытно. Чем же я ее изгадил?

— Своими идиотскими авантюрами… «Гром и Крест»… Да если бы не ты…

— Довольно! — с металлом в голосе приказал Манфред. — Это уже не смешно. Даже для пьяного.

— А я не пьяный, — язвительно прищурился на него Рихард. — Я символ. Не понимаешь? Ты же сам окрестил меня символом, — Он вынул из кармана фотографию, подаренную ему на вокзале белобрысым парнем. — Я символ. Светлый образ родины. Для таких вот. — Он ткнул фотографию прямо в лицо Манфреду. — Вы довольны мной, господин майор? Или еще чего изволите?

И вдруг захлебнулся — Зингрубер с силой выплеснул на него воду из вазы вместе с цветами. Ошеломленный, мокрый, облепленный ошметками листьев, Рихард беспомощно топтался на месте, удивленно разглядывая приятелей.

— Значит, так, — спокойно сказал Манфред, ставя вазу на место и вытирая руки. — Ты нам ничего не говорил, мы ничего не слышали. Так, Освальд?

— Не знаю, не знаю, — уклончиво отрезал тот. Наступила неприятная пауза. Рихард, словно просыпаясь, медленно провел рукой по лицу, проговорил хрипло и униженно:

— Друзья, кажется, я действительно здорово напился. Простите меня. — Он стряхнул с пиджака листья и неуверенно двинулся к выходу.

— Лучше приведи себя в порядок, — остановил его Манфред. — Сегодня ты нас можешь только скомпрометировать. Надеюсь, твой тесть трезвый? — Он с силой распахнул дверь, обернулся. — Да не пей больше, оставь нам.

Рихард постоял посреди комнаты, заметил в руке фотографию, разорвал ее в клочья, шагнул к дивану и, как был, так и рухнул во весь рост — его колотила истерика.

Незадолго до рассвета Зента проснулась от негромкого стука в окно. Подняла голову, тревожно оглянулась на постель сына. Тот не спал — тоже прислушивался. Стук повторился, Артур откинул одеяло, спустил ноги на пол.