Долгая дорога в дюнах - Страница 66

— Дай срок, — усаживаясь на седле мотоцикла, подбодрил Калниньш. — Немного с делами раскрутимся и отправим тебя учиться. Еще увидишь мир с капитанского мостика, — Он ударил каблуком по стартеру, мотоцикл взревел и, оставляя за собой шлейф пыли, покатил по дороге.

Хотя час был не поздний, Озолс, намотавшись за день, собирался ко сну. Снял пиджак, аккуратно повесил на стул, стянул брюки, начал отстегивать на плече ремень, поддерживающий протез. В это время раздался негромкий стук в окно. И сразу зашлась лаем, загремела цепью собака. Озолс испуганно замер, торопливо выключил ночник, тревожно вслушиваясь в темноту. Стук повторился — на этот раз настойчивый и громкий. Торопливо, кое-как застегнув ремень, Якоб метнулся к окну и испугался еще больше: увидел за стеклом одутловатое лицо Аболтиньша.

— Выйди, — сдавленно прохрипел трактирщик.

— Зачем?

— Выйди, тебе говорят.

— Что тебе нужно?

— Сколько раз повторять!

— Да что тебе нужно?

Собака давилась лаем, злобно рычала, рвалась с цепи. За компанию начали подавать голоса псы с соседних дворов.

— Последний раз говорю… Выйдешь или нет?

— А я спрашиваю — чего надо?

— Ну ладно… — разъяренно процедил Аболтиньш и исчез в темноте.

Озолс плотно приник к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит во дворе. Лай за окном взметнулся до яростного вопля и неожиданно оборвался. Якоб рванулся к выходу, прихватив по дороге кочергу — первое, что ему попало под руку. Выскочив на крыльцо, он догадался, что кто-то возится у погреба с горючим, рванулся было туда, но споткнулся — у его ног лежал убитый пес.

В проеме сорванной с петель двери погреба Аболтиньш принимал канистры, которые ему подавали изнутри.

— Ты зачем, сволочь, собаку убил? — Озолс схватил Аболтиньша за шиворот. — Зачем собаку убил?

Трактирщик, отбиваясь, выронил канистру, но никак не мог оторвать от себя рассвирепевшего старика. Подбежал Зигис, карауливший в стороне, оттолкнул Якоба от отца. Тот не удержался на протезе, упал на канистру — из нее полилось горючее.

— Дурак ты! — одергивая на себе пиджак, прохрипел трактирщик. — Вышел бы сразу, по-человечески… Твой кобель чуть не весь поселок поднял.

— А может быть, он этого и хотел? — из погреба показался Бруно со второй канистрой. — Выслуживаешься перед ними, старые грехи замаливаешь?

Озолс поднялся с земли, пошел на него, пытаясь ухватиться за банку.

— Поставь на место!

— Отойди! — толкнул плечом Бруно.

— Да не шуми ты… На самом деле, сбегутся люди, тебя же вместе с нами возьмут, — испуганно предупредил Аболтиньш.

Но Озолс уже не владел собой. Он снова набросился на Бруно:

— Отдай канистру! Не знаю я ваших дел и знать не желаю. Уходите.

— Да уйдем, уйдем… Только не ори ты, ради бога, — увещевал трактирщик, помогая Волдису выбраться из погреба с последней банкой.

— Отдай! — теперь Озолс бросился к Волдису и намертво вцепился в него.

Тот на секунду остолбенел, проговорил удивленно:

— Тебе этих канистр жалко? А что они с нами сделали? — И, размахнувшись, со всей силой ударил Якоба в подбородок. Озолс мешком свалился на землю. Аболтиньш зло проговорил:

— Иди спать, старый дурак! И попробуй кому-нибудь пикнуть.

Все четверо быстро скользнули в темноту. Якоб медленно, со стоном поднялся — рубаха пропиталась бензином. Из разбитой губы сочилась кровь. Но он все-таки встал и, шатаясь, уже ничего не соображая, упрямо поплелся за ними.

Зента затемно возвращалась с кладбища домой. В черном платье, в таком же платке, она медленно брела по берегу моря. В руках у нее была небольшая лейка, из которой она всегда поливала на могиле цветы. С моря налетал слабый ветерок, трепал концы платка, выбившиеся волосы. Вода только чуть поблескивала. На ней темнели, казавшиеся отсюда сверху игрушечными, контуры лодок. Неожиданно над одной из них взметнулось яркое пламя, по воде зазмеились, побежали золотистые блики. Зента замедлила шаг и, пораженная, остановилась. Она невольно вскрикнула — и тут же ладонью зажала рот. Среди отблесков огня, между лодок, метались фигурки людей. Одно за другим вспыхивали суденышки и уже через минуту на берегу пылал гигантский костер.

Все это было настолько неожиданно и жутко, что Зента не смогла даже крикнуть — горло перехватили спазмы. Сама не понимая зачем, она бросилась бежать к зловещему костру. А с другой стороны, от поселка, к пожару спешил Озолс. Увязая в песке протезом, мокрый, с окровавленным ртом, весь перемазанный горючим, он ковылял к берегу и тоже не понимал, зачем это делает. Гонимый предчувствием нависшей над ним беды, ковылял едва не падая — натужный хрип вырывался из горла.

Зента на миг увидела его, отметила взглядом. Но этот момент скользнул мимо ее сознания. Теперь она знала, куда и зачем бежит. Едва не падая от изнеможения, женщина добралась до столба, на котором висел отрезок сигнального рельса. Схватила железный брус, ударила… Тревожные, звонкие в тишине звуки полетели в ночь… И, будто вспугнутые ими, от дальнего конца причала метнулись человеческие тени. Тут же в море отплыла крайняя лодка, единственная, не охваченная огнем.

Озолс, уже спустившийся с дюн на берег, подавленно остановился. Он не решался ни бежать дальше, к пожару, ни вернуться назад — бестолково топтался на месте, беспомощный, жалкий, с разбитым лицом и слезящимися глазами. А от поселка к берегу уже спешили люди. Их крики становились все ближе, все угрожающей. И только теперь Озолс понял: если рыбаки застанут его здесь, в растерзанной, заляпанной одежде, ему конец. Никому и ничего он уже не докажет. Снедаемый страхом, он бросился к дюнам… Упал, поднялся, снова упал, царапая ногтями песок. Но было поздно — кто-то из рыбаков заметил его прихрамывающую походку.