Долгая дорога в дюнах - Страница 69

Марцис только головой крутнул:

— Ох, Петерис, бедовый ты стал… Откуда что берется? Ну а как, к примеру, ты понимаешь насчет колхозов?

— Чего — насчет колхозов?

— Ну вот, тебе землю сейчас дали? Дали. Корову… А ежели в колхоз потянут — отдашь все это? Или как?

Зариньш задумался. Притихли и рыбаки шутки шутками, а разговор о колхозах волновал всех.

— Я вам так скажу, земляки… Помню, когда в солдатах служил — мы всей ротой ходили… — Петерис сделал паузу, расплылся в масляной ухмылке, — …к одной вдовице, Ха-арошая была, коллективная! Так это ж баба… — Он воровато оглянулся на Эрну. — Что с нее?

— А попробуй кто к моей корове сунься. Ноги ему повыдергаю и спички вставлю! Тут тебе не вдова. Что мое — то мое!

Озолс, наконец, не выдержал, подал голос:

— Кстати, ты не забыл накормить свою корову? А то, неровен час, околеет с голоду, пока ты здесь тары-бары разводишь.

Петерис обиженно поджал губы:

Моя корова, что хочу, то и делаю. Вот пообедаю… — Он приосанился, хотел было приподняться, но Эрна бесцеремонно дернула его за пиджак:

— Сиди уж, горе!

Петерис шлепнулся на место, сурово нахмурил брови, поднял руку, чтобы оттолкнуть жену, но вдруг пьяно захохотал:

— В колхоз я тебя отдам! Ты у меня коллективная…

Эрна залилась краской, отступила на шаг, затем, сопровождаемая пьяным мужским хохотом, бросилась в дом. Озолс неодобрительно посмотрел на своего работника и неожиданно поднялся:

— Я хочу сказать, рыбаки. Спасибо, что пришли. Спасибо, что зла не помните, что по миру не пустили. Спасибо, что не погубили душу грешную. Хорошая власть, плохая — жить нам с вами на одной земле, на одном берегу. Потому как ни другой земли, ни другого берега у нас с вами нету. Против артели не пойду. Пристроите к делу — спасибо! Не захотите знаться… Что ж, каждый себе судья и хозяин. Зла держать не стану.

Он поднял стакан, хотел еще что-то добавить, но в это время во двор вошел Сарма. Как и когда тот подъехал, никто не видел. Язеп неодобрительно оглядел компанию, встретился взглядом с Артуром, жестко спросил:

— Гуляете? Лодок нет, так решили во хмелю поплавать?

— Язеп… Сарма! — раздалось сразу несколько голосов. Кто-то уже спешил к секретарю уездного комитета партии со стаканом водки, кто-то подавал ему кружку пива. Сарма хмурился, отстранял протянутые к нему руки, но радушие рыбаков было таким неподдельным и искренним, на всех лицах было написано столько чистосердечия и доброжелательности, что он не выдержал, Рассмеялся:

— Хотите и меня в собутыльники? Председателя, я вижу, совсем обработали? Язеп наконец добрался до Артура и пожал ему руку.

— Может, мне из-за забора на них поглядывать? — Банга был трезв — Сарма отметил это с удовольствием.

— Лучше бы тебе с ними в море… а не прохлаждаться на берегу.

Артур виновато склонил голову. Сколько можно укорять!

— Я говорил Калниньшу… Снимите меня с этой должности.

— Не мы тебя ставили, не нам тебя снимать. Сами разберетесь. Но если ты прохлопаешь и эти лодки…

— Какие лодки? — Артуру показалось, что он ослышался.

— По всему побережью собирали. Не пускать же вас по миру…

— А платить чем?

— Будет совесть, когда-нибудь отдадите. Не будет, для начала простим.

Марцис подскочил к Сарме со стаканом водки:

— Ну, секретарь… Лосось тебе в глотку. Если ты сейчас с нами не выпьешь… За новую власть…

Сарма хитро усмехнулся:

— Отчего же? За нашу власть, да с рыбаками… Бери и ты стакан, председатель! Ничего, ничего, сам ведь знаешь: за одного битого двух небитых дают, да никто не берет.

Он поднял стакан над головой, проговорил четко и торжественно:

— Кого-кого, а вас советская власть никогда в беде не оставит. И не даст в обиду. Помните это и помогайте ей… Ради себя самих же!

В комнате Марты из радиоприемника доносились позывные станции «Би-Би-Си». Марта баюкала на руках засыпающего Эдгара, тихонько подпевая мелодии далекого Лондона. Внезапно распахнулась дверь. Марта вздрогнула, обернулась… В мокром от дождя плаще в комнату влетел Рихард. Не глядя на жену, бросился к громоздкому аппарату и с силой грохнул его о пол. Деревянный ящик разлетелся вдребезги. Дробью лязгнул металл, заплакал испуганный ребенок.

— Ты что? — изумленно вскрикнула Марта. Она впервые видела Лосберга в таком состоянии.

— Идиотка! — в бешенстве заорал на нее муж. — Хочешь, чтобы нас посадили? Забрали в гестапо?

— В чем дело? Что случилось?

— Ты понимаешь, что натворила? Да успокой ребенка, черт побери! Сколько раз я тебе вбивал в голову, чтобы ты здесь никогда, ни с кем, ни о чем… Надо же додуметься! — Рихард, как затравленный, метался по комнате, отшвырнул ногой обломок. — Болтать о таких вещах!.. Да здесь за одно такое слово отправляют за решетку!..

— Объясни, будь любезен, что значит твоя истерика? — отчужденно произнесла Марта, прижимая к груди сына. — Я не понимаю…

— Ах, не понимаешь? А что такое антинемецкая пропаганда — понимаешь? Клевета на политику Великой Германии — это тебе понятно? С кем ты болтаешь о зверствах немцев в Польше? О концлагерях, о массовых расстрелах?

— Я?! — Марта не на шутку растерялась. — Я здесь вообще никого, кроме господина Шольце и его жены, не знаю. Господи… Неужели и он?..

— Слушай, ты в конце концов соображаешь, где мы находимся? Какой Шольце? Какая жена? Неужели тебе надо разжевывать такие вещи? Сегодня Манфред на меня орал, как на мальчишку.

Марта была потрясена.

— Боже мой, какая грязь! — У нее от волнения дрожал голос. — Какая мерзость… Выслеживать, подслушивать, доносить… Какими же грязными делами надо заниматься, в каком болоте увязнуть, чтобы все это терпеть…