Долгая дорога в дюнах - Страница 39

К оглавлению

— Они вас совсем не боятся, — удивилась Марта.

— Вот это меня как раз и беспокоит — излишняя доверчивость не приводит к добру. Тут и собаки бегают, и охотники бродят.

Марта осторожно наклонилась, погладила косулю по голове — та даже не шелохнулась.

— Господи, какая прелесть!

Старик вытащил из кармана краюху хлеба, протянул женщине.

Они будут и вас узнавать, фрау…

— Меня зовут Марта.

— Шольце. Иоганн Шольце, — с достоинством поклонился старик. — Мы с женой живем во-он в том домике. Если когда-нибудь заглянете, Луизхен угостит вас своим особенным кофе.

— Благодарю, господин Шольце. Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением.

Марта зашагала по дорожке. Она шла и улыбалась — этому яркому дню, забавной встрече. Улыбалась, может быть, впервые после болезни.

Манфред колдовал у камина — там над углями шипел, зарумяниваясь, увесистый кусок мяса.

— Преимущества пещерного быта, — приговаривал он, поворачивая чугунный вертел. — Взял свежатину, сунул в огонь — и готов тебе ужин… Да какой! Щекочет ноздри?

Рихард с бокалом в руке сидел в кресле и, прихлебывая вино, наблюдал за приятелем. Зингрубер хозяйничал умело, со вкусом. На столе, покрытом крестьянской домотканой скатертью, мерцали граненые штофы с настойками, поблескивали серебряные, старинной чеканки охотничьи кубки, в глиняных блюдах громоздилась свежая зелень, крупно нарезанный хлеб. В плоской корзинке радугой искрились бутылочки с приправами.

Взяв длинный охотничий нож, Манфред сбросил мясо с вертела и стал напластывать на деревянной доске розовые, дымящиеся ломти.

— Простые радости жизни, — подмигнул он Лосбергу. — Мясо, вино, хлеб… Еще кое-что… Помнишь наши славные студенческие загулы? Да, тогда мы умели ценить простые радости…

Рихард прищурился:

— Что-то ты сегодня все напираешь на эти «простые радости»… Кстати, я смотрю, тебя война не очень обделила. — Он взглядом указал на богато уставленный стол.

— Естественно. Я ведь солдат. Имею право хотя бы на эту привилегию… — Манфред плеснул в кубки, крепко потер руки. — Ну что, начнем? За что выпьем?

— Наверное, за старую дружбу?

— Подходит, — Зингрубер чокнулся, сочно хрустнул свежим огурцом и мельком посмотрел на Рихарда. — Все забываю спросить… Откуда это?.. — он показал на шрам от ожога.

— Да так. Было дело…

— Шалости или что-то серьезное?

— Ни то, ни другое.

— Женщина?

— Во всяком случае не то, что ты думаешь.

— Думаю? — Манфред озорно сверкнул глазами. — Нет, это не по моей части. Видеть, слышать, осязать — с превеликим удовольствием. А сжигать нервные клетки, напрягать извилины… Увольте! Это ты у нас мыслитель. А я обычный немецкий бюргер. Порцию сосисок, кружку пива…

— За что крест получил?

— Да так. Было дело, — в тон Рихарду ответил Манфред, — немножко Австрии, немножко Чехословакии…

— Что-то особенное или героическое?

— Ни то, ни другое.

Зингрубер был как всегда весел, шутлив, беспечен. И все же Лосберг не мог избавиться от мысли, что сегодня он как-то по-новому, более пристально, что ли, приглядывается к нему. Острое, напряженное внимание угадывалось во всем. Да и вообще Рихард все больше подмечал изменения в старом приятеле. Хочет казаться простым, компанейским парнем, а сам — весь собранность и напряжение. Говорит одно, а в глазах читаешь совсем другое.

— Кстати, о дружбе… Как насчет моей просьбы? — спросил Лосберг.

— С вискозой пока неважно. Почти все поставки идут для армии. Но я постараюсь… — Манфред отложил нож, придвинул мясо. — Ешь, пока горячее… А что, ваши промышленники брезгуют восточным сырьем? По торговому соглашению с Россией вам обещано все, начиная от хлопка и кончая табаком и солью.

— Наши верхушки еще поперхнутся этой солью. То ли они не понимают, что любые контакты с Советами играют на руку коммунистам, то ли ведут глупую и опасную двойную игру… Да я скорее закрою фабрику, чем возьму у русских хоть грамм сырья.

— Понимаю твои эмоции, но поверь… Германия вовсе не равнодушна к тому, что происходит в Прибалтике.

— Не равнодушна? Тогда почему немцы так поспешно уезжают из Латвии? Почуяли, что корабль тонет?

— Время сложное, Рихард. Во всяком случае, мои соотечественники переселяются из Прибалтики в Германию не за тем, чтобы покинуть вас навсегда.

Лосберг хотел возразить, но хозяин не дал ему и рта раскрыть:

— Погоди! Меня сейчас волнует другое. Ты отдаешь себе отчет, с какой миссией прибыл к нам?

Вот теперь-то уж Манфред не рисовался. Перед Рихардом сидел совсем иной человек — пытливый, напористый, жесткий.

— Ты имеешь в виду вискозу?

— При чем здесь вискоза? Тем более, что ты избрал для себя весьма сомнительную роль — что-то вроде почтальона.

— Тебя это обескураживает или раздражает?

— Я хочу понять, для чего ты приехал в Германию.

— По-моему, я все объяснил. Моих друзей в Латвии интересует, могут ли они рассчитывать на вашу помощь в нужный момент. Только и всего.

Зингрубер желчно скривился:

— Это все слова, Рихард. Как много их стало! Кругом все говорят… Как с морального похмелья — блюют словами, куда ни попадя. В микрофоны, в кинокамеры, газеты, прямо на головы — с высоких трибун. Какое-то вселенское, тотальное словоблудие! Вот я и спрашиваю тебя на правах старого друга: тебя прислали поговорить или за чем-то более определенным?

Лосберг поднялся, поставил кубок.

— Странно…

— Что странно? Называть вещи своими именами?