Долгая дорога в дюнах - Страница 141

141

— По-моему, интересную. Помощник художника по костюмам. У вас же прекрасный вкус. И вы хорошо рисуете.

— Откуда вы знаете?

— Я о вас все знаю. — Помолчал, набираясь сил. — Мне Артур столько о вас рассказывал, пока мы к нашим пробирались через фронт. — Он откинулся на подушку, тяжело задышал.

— Саша, что с вами? — испугалась она. — Вам плохо?

— Я позову врача.

Ефимов удержал ее.

— Не надо, сейчас пройдет. Мне хорошо. Так хорошо, что я даже могу признаться вам… Я тогда полюбил вас… И завидовал Артуру. Я ему и сейчас завидую.

— Не надо завидовать мертвым, — глухо уронила она.

Он виновато посмотрел на Марту, неожиданно спросил:

— Что ему передать, вашему Артуру? Любите? Не забыли? Фамилию его носите. Что еще?..

Марта побледнела, дрожащей рукой прикрыла ему рот:

— Не смейте так, слышите? Вы меня упрекали, что я слабая? А сами? Как не стыдно… — И горячо, убежденно воскликнула: — Я сделаю все, чтобы вы были здоровы. Вот увидите. — Она наклонилась и поцеловала его в губы.

Отчаянье промелькнуло в глазах Ефимова, но он тут же взял себя в руки, благодарно улыбнулся:

— Спасибо. Все будет в порядке.

ГЛАВА 29

На свежем морском ветру трепетал флаг советского государства. Нос корабля, вспенивая, рассекал крутую волну. На палубе у поручней стояли Артур, Марцис и Филипсон. Где-то впереди тонкой чертой проступал берег.

— Вот тебе и Швеция, — задумчиво протянул Марцис. — Не думали, не гадали… И во сне такое не приснится.

Рыбаки не ответили. Они молча смотрели на приближающуюся полоску земли. На палубе было пустынно. Негромко, мерно работали двигатели, плескалась за бортом вода.

— Интересно, дома уже знают, что мы возвращаемся? — спросил Филипсон.

— Вот уж вопросов будет… Что да как… — подхватил Марцис.

— Да, расспросов нам теперь хватит, — хмуро усмехнулся Артур и отошел к противоположному борту, где одиноко стоял Генрих.

Помолчали. Потом Артур спросил:

— Что такой грустный?

— А чему радоваться? — вопросом на вопрос ответил Генрих.

Банга искоса взглянул на него, как бы невзначай полюбопытствовал:

— Твои уехали в сорок четвертом?

— Да, перед самым уходом немцев. Сначала в Германию, конечно, а уж потом, после войны, в Лондон.

— А ты почему остался? Один из всей семьи…

Генрих саркастически рассмеялся:

— Знаешь, где у меня этот вопрос? — он зло резанул ладонью по горлу. — Никому не давало покоя. И в университете, из которого я в конце концов сбежал, и в цирке, где выметал навоз, и когда в котельной кочегарил… А теперь уж представляю, сколько появится новых вопросов. Почему, спрашивается, я не мог дать телеграмму и повидать мать, если оказался почти рядом? Может быть, в последний раз.

— Да, конечно, — неуверенно согласился Артур. — У тебя только мать?

— Мать и сестренка. Отец умер в том же сорок четвертом.

— Он служил у немцев?

Генрих не ответил — лишь плотнее сжал губы. В глазах загорелись злые искорки.

— Ты напрасно обижаешься, — примирительно сказал Артур.

— Может, я, действительно, зря остался? Меня, дурака, предупреждали…

— Ну, зачем же так? — с легкой досадой сказал Артур. — Ты умный человек и должен бы понять…

— Что именно? — Генрих по-бычьи наклонил голову. — Что мое место в прихожей? Не так ли?

— Глупости…

— Глупости? Хотел бы я посмотреть на тебя в моей шкуре. Когда существуешь не ты, а твоя анкета. Куда не сунешься, она впереди бежит. — Он нервно рассмеялся. — Лодка несчастная и та никому покоя не давала. Откуда, почему…

— А в самом деле, откуда?

— Во-во. И ты туда же.

— Да нет, просто интересно.

— Представь себе, ничего таинственного. После отца остались картины…

— Он что, художником был? — удивленно протянул Артур.

— Да. Ну, я в один прекрасный день и ухнул их какому-то меценату. По случаю купил эту посудину, хотел мозги проветрить… Спасибо, хоть Марцис не отвернулся. Мы с ним случайно на рынке встретились.

— Хороший ты мужик, Хенька, — неожиданно сказал Артур. — Только жаль — не каждый тебя сразу поймет.

— А мне легче от того, что я хороший? — смутился Генрих. — Вот и ты — почему остался? Один из всей семьи… Как вам всем объяснить, если отец с матерью и те не поняли. Ты видел, как она у трапа плакала? До последней секунды не верила, что я вернусь с вами. Ну, как им всем объяснить?.. Латыш я, понимаешь, латыш! И другой земли у меня нет!

В доме Артура из репродуктора лилась веселая музыка. И сам он, радостный, возбужденный, в белой майке, весело напевал, бреясь перед зеркалом. Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь ответа, в комнату влетела Илга — празднично нарядная, с букетом в руке.

— Поздравляю путешественника со счастливым прибытием, — с порога пропела она. — Перепугали нас всех… Как не стыдно! Мы тут тряслись от страха.

— Ага, тряслись. Значит, любите, — улыбнулся Артур, натягивая рубаху.

— Любим, — озорно ответила девушка и хозяйским жестом поставила цветы в вазу. — И даже заботимся. Приготовили вам настоящий пир по случаю возвращения. Так что собирайтесь скорее.

— Очень мило. Но я уже поел и, откровенно говоря, спешу по делам.

Артур озабоченно ходил по комнате, продолжая одеваться. Он не замечал, как у девушки обиженно вытянулось лицо, задрожали губы.

— Спешите? — пробормотала она.

— Да, — он достал из кармана какую-то бумажку. — На заводе ждут. А по пути еще на почту заскочить. Узнаете? Это же телефонограмма, которую вы мне принесли. Где она только не побывала со мной, в семи водах вымокла, а все равно адрес разобрать можно. Да я его наизусть знаю: Тагинская область, Верхнетачинский район… А вот тут не разберу… Буква «Т» или «Г»? Поглядите.

141